Речь Харуки Мураками при получении Иерусалимской премии 2009 года.
… Признаюсь честно: очень многие советовали мне не приезжать к вам и не получать эту Иерусалимскую премию. Некоторые даже говорили, что если я приеду сюда, они начнут бойкотировать мои книги.
Понятно, что причина этого — недавняя жуткая бойня в секторе Газа. По сообщениям ООН, в блокированной Газе погибло более тысячи человек, среди которых было много безоружных, в том числе стариков и детей.
Меня предупреждали, что мой приезд сюда ради премии многие воспримут так, будто я поддерживаю политику нации, которая активно пользуется своим военным превосходством.
Разумеется, я совсем не хочу, чтобы меня восприняли именно так. Я никогда не поддерживал никакой войны и не ставил одну нацию выше другой. И, уж конечно, не хочу, чтобы кто–нибудь бойкотировал мои книги.
Но вместо того, чтобы остаться дома и промолчать, я выбрал возможность говорить.
Позвольте же теперь донести до вас моё глубоко личное послание. Мысль, о которой я помню всегда, когда пишу свои романы:
Между высокой, твердой стеной и яйцом, которое об неё разбивается, — я всегда буду на стороне яйца.
Да, какой бы «праведной» ни казалась Стена, и каким бы «неправым» ни было яйцо, — я займу сторону яйца. Кому–то другому — Времени или Истории — ещё придётся решить, что там было верно, что нет. Но если какой–нибудь писатель вдруг зачем–то начнёт писать с позиции Стены — что за прок, вообще, будет от такого произведения?
Что означает эта метафора? С одной стороны, всё просто и понятно. Бомбардировщики, танки, ракеты, снаряды с белым фосфором — все они и составляют высокую, прочную Стену. А яйца — безоружные гражданские лица, которых те давят, сжигают и расстреливают. Вот один из смыслов этой метафоры.
Но это ещё не всё. На самом деле, её значение глубже. Подумайте так. Каждый из нас — в каком–то смысле, яйцо. В каждом живёт неповторимая, незаменимая душа, скрытая лишь хрупкой скорлупой. И каждый из нас, так или иначе, сталкивается с высокой, твердой стеной. Имя которой — Система.
Системе положено охранять нас. Но иногда она принимается жить сама по себе — и тогда начинает убивать нас. Или заставляет нас убивать других — холодно, эффективно и систематически.
Я же пишу романы с единственной целью: извлечь на поверхность уникальную человеческую душу — и пролить на неё свет. Задача любой истории — включить сигнал тревоги, не дать погаснуть прожекторам, освещающим эту Стену, чтобы помешать ей затягивать наши души в свою паутину и унижать их. Я всем сердцем верю, что работа писателя как раз и заключается в том, чтобы неустанно пытаться раскрыть уникальность каждой отдельно взятой души, сочиняя о ней истории — истории о жизни и смерти, о любви; истории, которые заставляют людей лить слёзы, дрожать от страха или сотрясаться от хохота. Вот почему мы занимаемся этим день за днём, сочиняя небылицы с предельной серьёзностью.
Мой отец скончался в прошлом году в возрасте 90 лет. Всю жизнь до самой пенсии он работал школьным учителем, а по совместительству — буддийским священником. Когда он учился в аспирантуре, его призвали в армию и послали воевать в Китай. Я родился уже после войны, и в детстве часто наблюдал, как утром перед завтраком он долго и с чувством молился у маленького домашнего алтаря. Однажды я спросил, зачем он это делает, и он ответил, что молится за всех, кто погиб в той войне. За всех погибших, сказал он, — и «своих», и «врагов». Он сидел на коленях перед алтарём, а я глядел ему в спину — и мне казалось, что над ним нависает тень Смерти.
Мой отец умер и забрал с собой воспоминания, о которых мне уже никогда не узнать. Но ощущение смерти, витавшей вокруг него, остаётся в моей памяти до сих пор. И это — чуть ли не самое важное из того немногого, что я от него унаследовал.
Сегодня же я хотел бы донести до вас только одно. Все мы — человеческие существа, личности вне зависимости от гражданства, расы и религии — лишь хрупкие яйца, перед которыми громоздится стена под названьем Система. Судя по всему, шансов её одолеть у нас почти никаких. Стена слишком высока, слишком непробиваема — и чересчур холодна. Если откуда–то и может появиться хоть малейшая надежда на победу, то лишь из нашей веры в уникальность и неповторимость души — как своей, так и всех остальных — и тепла, которое согревает нас, когда эти души собираются вместе.
Задумайтесь на секунду. Каждый из нас ощущает в себе живую, реальную душу. У Системы этого нет. Мы не должны позволять Системе эксплуатировать нас. Нельзя позволять Системе жить самой по себе. Не Система создала нас: мы создали Систему.
Это — всё, что я могу вам сказать.
